Переосмысливая Mein Kampf
О религии
Среди других клеветнических обвинений Гитлер часто изображается как безбожный атеист, поклонник дьявола, антихрист, или какой-то маниакальный язычник. На самом деле он не был никем из них.
Скорее Гитлер был открыто благосклонен к христианству. Он называл его «религией любви», и ссылался на Иисуса Христа, косвенно, как на ее «возвышенного основателя». Он утверждал, что массы не являются и не могут быть философами; их этика должна исходить из традиционных религиозных источников. И он верил в отделение церкви от государства: «политические партии не имеют никакого права вмешиваться в религиозные вопросы». Он осуждал евреев, потому что они насмехаются над религией и изображают этику и мораль как «устаревшее чувство».
Его представление о Боге является довольно интригующим. Часто он обращается к своего рода космическому божеству или божественной власти, но во множестве нетрадиционных терминов. Мы находим много ссылок, например, на Schicksal – судьбу или рок. Мы читаем о «богине судьбы» (Schicksalgöttin). Гитлер пишет о «провидении» (Vorsehung), «роке» или «судьбе» (Verhängnis), и «Боге», «Господе» (Herr). В других местах мы находим упоминания «случая» (Zufall) и «вечного Создателя» (ewige Schöpfer). Том 1 завершается упоминанием «богини непреклонной мести» (Göttin der unerbittlichen Rache). Это не простые метафоры. Это, кажется, своего рода признание существования высших космических сил, но не таковых из традиционных религий.
В конечном итоге, Гитлер был больше всего оскорблен грубым материализмом: стремлением к деньгам и материальной власти. У этого представления нет ни- какого понятия идеализма, никакого понятия духовности, никакого видения более высоких сил во вселенной. Материализм был сущностью и марксизма, и капитализма – и оба были воплощены в еврействе. Именно поэтому эти вещи бы- ли, согласно Гитлеру, заклятым врагом любого человека, кто ищет более высокие цели в жизни.
Сам Гитлер вовсе не был каким-то поклонником религиозной догмы, но, кажется, он представлял себе будущее, которое сдвигалось к новому виду духовности, находящемуся на одной линии с работой природы. Мы можем, возможно, лучше всего рассматривать его как ‘духовный, но не религиозный’ тип личности, который особенно широко распространен сегодня/
О евреях
Как бы то ни было, Гитлер неизменно изображается как заклятый антисемит и ненавистник евреев. Мы должны ясно понимать: это абсолютно верно. О Гитлере было распространено много лжи, но этот аспект к ней не относится. Ключ в том, чтобы понять, почему же он придерживался такого взгляда.
Во второй половине главы 2 (Первый том) он удивительно подробно описывает свое постепенное открытие роли и воздействия евреев в обществе. Он вспоминает, что в юном возрасте он знал только одного еврейского мальчика, но не имел никаких особых чувств к нему так или иначе. Он даже не слышал, чтобы кто-то много обсуждал эти темы до его подростковых лет, и затем только в не- определенно отрицательном политическом контексте. Когда он в возрасте 15 лет переехал в Вену, он столкнулся с двухмиллионным городом, среди населения которого десять процентов составляли евреи. Сначала он едва ли замечал их. Когда же он их стал замечать, то он рассматривал их как представителей довольно странной религии, но так как он был вообще терпим к религиозному разнообразию, он не уделял им большого внимания. У него вызывала отвращение «антисемитская» пресса. Как он говорит, «по причине человеческой терпимости, я выступал против идеи, что [на еврея] нужно нападать только потому, что у него была другая вера».
Но затем Гитлер начал обращать внимание на массовую прессу основного направления. Эти газеты были информативными и либеральными, но часто яркими и резкими. Они, казалось, стремились заискивать перед коррумпированной монархией. И они были однородно критичны по отношению к немецкому кайзеру и его народу. Он заметил, что некоторые из антисемитских газет фактически более скептически относились к венской власти, и были более непредубежденными по отношению к немцам. В то же самое время он понял, что евреи были более многочисленными, чем он ранее считал. На самом деле определенные районы Вены были на 50 процентов, или даже больше, еврейскими. И они все, казалось, поддерживали странную идеологию: сионизм.
Кроме того, они были внешне и физически отталкивающими. Их черные кафтаны и пейсы выглядели смешными. У них было свое собственное странное понятие 'чистоты': «То, что они не были любителями воды, было очевидно с первого взгляда». Они плохо пахли: «Аромат тех людей в кафтанах часто вызывал у меня приступы тошноты». Это завершалось «неопрятной одеждой и вообще по- зорным внешним видом». В целом, жалкий вид.
Хуже всего, скрытая внутри, была их «моральная гниль». Евреи, казалось, были всевозможным образом вовлечены в самую разную сомнительную, аморальную и незаконную деятельность. Гитлер начал изучать ситуацию более подробно.
«Фактом было то, что 90 процентов всей грязной литературы, художественного хлама и театрального идиотизма приходились на счет людей, которые насчитывали едва один процент населения страны. Этот факт нельзя было отрицать». Порнография, непристойное искусство и театр, проституция, торговля людьми… все это можно было связать с евреями.
Знаменитая господствующая венская пресса, как обнаружил Гитлер, была почти полностью еврейским предприятием. Еврейские авторы неоднократно хвалили еврейских актеров, писателей и коммерсантов. Людей, события, и политику, благоприятствующих евреям, хвалили, а все то, что было им невыгодно, осуждали. Даже доминирующей политической партией, социал-демократами, как оказалось, руководили евреи. После понимания этого, как говорит Гитлер, «пе- лена упала с моих глаз». Сложилась цельная мозаика: еврейская пресса, поддерживающая еврейскую политическую систему, как раз когда другие евреи получали прибыль от моральной коррупции людей. Прибыль и власть любой ценой; ложь и обман без раскаяния; и полное отсутствие беспокойства о справедливости, демократии, благосостоянии людей или даже о человеческой благопристойности. «Я постепенно начал ненавидеть их», говорил он.
Если смотреть глобально, то ситуация была еще хуже. Марксизм – продукт еврея Карла Маркса – пропагандировался евреями в Европе и во всем мире. Он стремился доминировать и управлять природой. Он стремился нивелировать все социальные различия, ниспровергая тем самым естественный порядок, в котором справедливо процветают действительно лучшие люди. В основном, это было учение и средство, с помощью которого евреи могли безжалостно взять в свои руки управление всеми странами. Как только бы это произошло, тысячи, или даже миллионы представителей коренных народов умрут. Большевицкая революция 1917 года в России была достаточно убедительным доказательством.
В других частях Европы доминирующей идеологией был капитализм. Здесь всем правили деньги. Здесь банкиры и корпоративные магнаты диктовали свою волю даже королям. Рынки должны быть открыты, международной торговле следовало способствовать, и займы высасывали богатство из масс. И стоило исследовать этих титанов капитала, как оказывалось, что они чаще всего были евреями.
Понимание этого нанесло Гитлеру разрушительный удар. Раскрытие коварной роли евреев было «самой большой внутренней революцией, которую я к тому времени испытал». Действительно: «Из мягкосердечного космополита я превратился в отъявленного антисемита». Здесь он не скрывает своих взглядов.
Переход Гитлера в антисемитизм был примечателен. В отличие от всеобщего мнения, это не произошло ни произвольно, ни иррационально. Он не родился ненавистником евреев. Это был постепенный процесс, занявший длительный период времени, и основанный на его данных и наблюдениях о реальном мире. Его антисемитизм был «рациональным». Как он видел это, любой человек с честью и чувством собственного достоинства, любой, кого заботит человеческая жизнь, кто является сторонником целостного, естественного мира, обязательно должен быть антисемитом. В своем безжалостном преследовании своих собственных личных интересов, евреи, считал Гитлер, стали врагами всего человечества. Любого, кто не признавал этот факт – и поступал соответственно – он считал дураком.
Современный человек сегодня вздрогнет от ужаса при таких словах. «Монстр!» – скажем мы. «Риторика ненависти!» «Дьявол!» И все же, это не рациональные ответы. У современного человека просто выработаны условные рефлексы, чтобы говорить такие вещи. Но мы должны быть здесь объективными. Гитлер не выдумывал факты. Его наблюдения были в значительной степени верны, даже если у него не было никакого доступа к формальным данным или статистике. Евреи действительно доминировали в Вене, и даже еще больше они доминировали в Германии. Посмотрите на следующие цифры, процитированные Гордоном (1984: 8-15):
Читатель может быть удивлен тем, когда узнает, что евреи никогда не составляли большого процента от всего немецкого населения; никогда они не превышали 1,09 процента населения на протяжении 1871 – 1933 годов … [Несмотря на это, евреи] были непропорционально высоко представлены в коммерции, торговле, и общественной и государственной службе … В областях бизнеса и торговли, евреи … составляли 25 процентов всех людей, занятых в розничной торговле, и осуществляли 25 процентов от общего объема продаж …; им принадлежал 41 процент фирм, занимающихся железом и железным металлоломом, и 57 процентов других фирм, занимающихся металлом. … Евреи [также] играли выдающуюся роль в частном банковском деле как в еврейской, так и в нееврейской собственности или под еврейским или нееврейским контролем. Они были особенно заметны в частном банковском деле в Берлине, где в 1923 было 150 частных (негосударственных) еврейских банков, в противоположность только 11 частным нееврейским банкам. …
Эта тенденция сохранялась также в академических и культурных сферах:
«Евреи были между 1870 и 1933 годами непропорционально высоко представлены среди профессоров университетов и студентов. … Почти 19 процентов преподавателей в Германии имели еврейское происхождение. … Евреи были также очень активны в театре, искусстве, кино, и журналистике. Например, в 1931 году 50 процентов из 234 театральных режиссеров в Германии были евреями, а в Берлине их число составляло даже 80 процентов …»
Гитлер ничего не выдумывал.
Больше того, евреи действительно заискивали перед монархией, когда это было в их интересах, но они быстро стали бунтовать, если это могло принести им большую выгоду. Еврейские марксисты добились успеха в России и сыграли видную роль в Ноябрьской революции в Германии, что сделало их частично ответственными за поражение Германии в Первой мировой войне. Евреи стремились получить прибыль любым возможным путем: с помощью войны, коррупции, безнравственности, эксплуатации, обмана. И многие были сионистами: преданными идее создания еврейского государства в Палестине и желающими сделать все что угодно, чтобы достигнуть этого.
Что делать? Для Гитлера был только один логический вывод: вытеснить их. Это означало вытолкнуть их из общества, из экономики, и вернуть контроль над СМИ и правительством неевреям. Это означало создать Judenrein, «очищенное от евреев» или лишенное евреев, общество, которое было бы свободно от внутренней и внешней манипуляции еврейскими интересами. На самом деле этот вывод Гитлер сделал еще за много лет до того, как он начал писать Mein Kampf. В конце 1919 года, когда он только знакомился с DAP, он написал одному из своих офицеров письмо о том, как следует ответить на «еврейский вопрос». Это его поразительное раннее письмо заканчивается следующими словами:
«Рациональный антисемитизм … должен привести к систематической и законной борьбе против и уничтожению привилегий, которыми пользуются евреи в сравнении с другими иностранцами, живущим среди нас (законы об иностранцах). Окончательной целью, однако, должно стать полное удаление всех евреев (Entfernung der Juden überhaupt) из нашей среды. Обе цели могут быть достигнуты только правительством национальной силы, но никогда не правительством национального бессилия». (в Мазер, 1974: 215)
Его взгляд не изменился ни в Mein Kampf, ни, очевидно, позже в его жизни. Его решение всегда было одним и тем же: вытеснить их. Полное удаление. Безжалостно, в случае необходимости, но они должны уйти.
Но вот один поразительный момент: за одним незначительным исключением Гитлер никогда не призывал к убийству евреев. Хотя его терминология на протяжении времени менялась, его слова всегда упоминали некоторую форму удаления: евреи должны быть «высланы», «депортированы», «искоренены». Их роль и их власть в немецком Рейхе должны быть «разрушены» или «ликвидированы». Но такие явные слова как 'убийство', 'расстрел', 'уничтожение', 'отравление газом', фактически никогда не появляются в его речах, письмах или даже частных беседах.
Одно единственное исключение находится в самом конце Моей борьбы. В Германии было приблизительно 600 000 евреев в начале Первой мировой войны, войны, которая закончилась смертью более двух миллионов немцев. Гитлер утверждает, что убийство «12 или 15 тысяч еврейских растлителей» в начале войны, ядовитым газом, вроде того, которое применяли против немецких войск на полях сражений, сберегло бы миллион жизней и привело бы к немецкой по- беде. Не всех евреев, или даже большинство из них; только одного или двух процентов было бы достаточно, чтобы сорвать их пагубные замыслы. Но это, кажется, было последнее такое упоминание у Гитлера, в любом задокументированном письменном или устном виде.
Английские источники всегда переводят формулировки Гитлера как желание «истребить», «разрушить», или «уничтожить» евреев; но это еще один обман. Ни одно из его настоящих слов не требует массовых убийств – или даже каких-то убийств вообще. Если бы евреи были изгнаны из Германии, то они были бы действительно 'истреблены' (буквально ‘изгнаны за пределы границ’). Если с их контролем над экономикой было бы покончено, то их власть была бы действительно ‘уничтожена’ или ‘уменьшена до нуля’. Если еврейское общество было бы удалено, то оно, как справедливо можно сказать, было бы 'разрушено' (буквально 'демонтировано' или 'устранено'). Жесткие слова Гитлера никогда особо не отличались от манеры речи любого другого мирового лидера, противостоящего заклятому врагу. Президент Обама часто говорит об «уничтожении» «рака» Исламского Государства, но ведь никто не обвиняет его в попытке геноцида.
Таким образом, мы не находим в Mein Kampf никаких слов о массовом убийстве (с единственным исключением), о лагерях смерти, геноциде, или чего-то другого в этом роде. Противники Гитлера напрасно ищут в этой книге признаки нависшего 'Холокоста', в котором якобы была убита масса немецких евреев. Мы приглашаем читателя сделать то же самое. В книге всего этого просто нет – к большому огорчению критиков Гитлера.
Из всего этого должно быть ясно, что Гитлер видел единственного настоящего врага только в евреях. Он не был каким-то ненавистником всего человечества. Он не любил французов, уважал англичан и американцев, и сочувствовал русским, но не ненавидел их. Даже «низшие» расы никогда не были мишенью его презрения, а скорее, вызывали в нем чувство жалости. Сегодня у нас складывается такое впечатление, будто бы в 1940 году весь мир дрожал от страха при мысли о захвате всего мира нацистами. Но это всего-навсего сфабрикованной пропагандой. Гитлер хотел править мировой державой, подобной всем другим крупным странам – но он никогда не хотел быть правителем всего мира.
Короче говоря, если вы не были евреем, вам нечего было бояться. Белым было нечего бояться – если они не позволили управлять собой еврейским марксистам или еврейским капиталистам. У латиноамериканцев, афроамериканцев и жителей Ближнего Востока, хотя они и считались людьми более низкого статуса, не было причин бояться. У Франции и Англии не было причин бояться – пока они не объявили войну Германии. У Америки никогда не было никакого повода бояться – пока Рузвельт не принял неблагоразумное решение спровоцировать Германию и Японию на конфликт. Всегда евреи и только евреи были для Гитлера врагом.
С еврейской точки зрения, конечно, это – окончательное зло: человек, который стремится разрушить еврейскую власть, конфисковать их неприлично огромное богатство, и создать общество без евреев. Если ему бы это удалось, и, если бы его новое общество процветало, это означало бы катастрофу для евреев во всем мире. Люди всюду могли бы начать чувствовать предательство в еврейском влиянии.
Вот из-за этого-то Моя борьба настолько опасна.
Наследие Гитлера
У Гитлера было большое и благородное перспективное видение для своего народа. Он отчаянно хотел, чтобы Германия заняла свое законное место в мире и подала пример для всех тех, кто стремился к чему-то лучшему, нежели грубому материальному существованию. В сравнении с ним социальное видение фактически любого мирового лидера двадцатого – или двадцать первого – века блекнет.
В уме у Гитлера были конкретные цели для его страны и конкретные планы их достижения. Он сталкивался с тремя фундаментальными вызовами:
(1) восстановить экономику,
(2) достичь безопасности и независимости, становясь мировой державой, и
(3) создать идеалистическое, радостное и жизнеспособное немецкое общество.
Он начал приводить свой план в действие, как только он пришел к власти в 1933 году. И это работало. Это работало настолько хорошо, что осажденная врагами, избитая до смерти, страдающая от гиперинфляции, кастрированная немецкая нация поднялась, чтобы стать мировой державой с удивительной скоростью. Подумайте: всего через три года Германия Гитлера обуздала инфляцию, уменьшила безработицу, и заставила промышленность снова работать – все это в разгар всемирной депрессии. Через шесть лет она стала мировой державой. Через восемь лет его страна была настолько влиятельна, что потребовались объединенные усилия практически всех остальных стран, чтобы победить ее.
Первые два аспекта его плана были достигнуты. Но остальная часть мира, частично мотивированная еврейской ненавистью, ревностью и злостью, не могла смириться с этим, и поэтому она стремилась сокрушить его и его Германию – что и было сделано. Реальная трагедия истории Гитлера состоит в том, что у него никогда не было времени, чтобы заняться его третьим большим вызовом: создать процветающее немецкое общество. К сожалению, мы никогда не узнаем о долгосрочных потенциальных последствиях национал-социализма, или о том, можно ли было вообще построить действительно великое общество.
Но что же относительно Холокоста? Что можно сказать о концлагерях и газовых камерах? Разве это не ужасный, неизбежный результат извращенного видения Гитлера?
Здесь мы видим, возможно, самый большой обман из всех. Чтобы показать миру ужасный результат мощного антисемитизма, следовало придумать, распространить и поддерживать сказку о монументальном человеческом бедствии. Бесспорная и трагическая смерть нескольких сотен тысяч евреев – включающая множество смертей из-за старости, болезней, ранений, самоубийств, и в боевых ситуациях – должна была стать «шестью миллионами». Жесткий тон в адрес евреев, нацеленные на изгнание их из Германии, должны были стать «эвфемизмами для массового убийства». Помещения, разработанные для дезинсекции одежды и постельных принадлежностей от распространяющих болезни вшей, должны были стать «смертоносными газовыми камерами». Сотни тысяч еврейских тел должны были быть сожжены дотла, превращены в пепел, а затем полностью исчезнуть. Пересыльные лагери, построенные для перемещения евреев из Рейха в Треблинку, Белжец, Собибор – должны были стать «лагерями смерти», разработанными для массовых убийств; и с применением выхлопных газов от дизельного двигателя, не меньше. И трудовой лагерь, в котором тысячи евреев умерли от сыпного тифа – Освенцим, должен был превратиться в «самый большой лагерь смерти всех времен».
Ясно, что можно было бы сказать еще намного больше, чем может быть сказано здесь. Заинтересовавшимся читателям можно порекомендовать источники, такие как Дaлтон (2014, 2015) или Рудольф (2011). Достаточно сказать, что Холокост в том виде, в каком его обычно изображают, является необоснованным, ненадежным, и необоснованным преувеличением эпических масштабов. Почти каждый аспект этой истории рушится, стоит лишь его тщательно проверить. Предполагаемый ужас Холокоста превращается, в конечном итоге, в историю лишения права собственности и изгнания одного особого меньшинства, которое обладало непропорциональной властью в стране, не хотевшей его, и несшего на себе непропорциональную вину за неудачи этой страны. То, что сами они должны были пострадать, не является удивительным результатом.
Моя борьба является оценкой одного человека истории и видения будущего. Эта оценка резкая, она грубая, она непримиримая. Она не соответствует современным ожиданиям вежливости, объективности и политкорректности. Она кажется оскорбительной современным чувствительным ушам. Но эта книга, бесспорно, важна. У нее было больше последствий, чем, возможно, у любого другого политического труда в истории. Она заслуживает того, чтобы быть прочитанной. И каждый читатель тогда будет волен определить для себя ее окончательную ценность и значение.
