КИПИТ ИХ РАЗУМ ВОЗМУЩЕННЫЙ
“Благодаря глупости этих галилеян, наше государство чуть не погибло, благодаря милости Божьей приходит теперь спасение. Итак давайте почитать богов и каждый город, в котором еще имеется благочестие”.
Император Юлиан II, прозванный христианами “Апостата” (Отступник)

Движение отбросов
Не так давно воинствующий исламист Гейдар Джемаль назвал ислам большевизмом нашего времени, революционным знаменем Юга - “цивилизации бедных”, противостоящей “бездуховной” цивилизации Севера, а точнее Белому миру. Вообще, практически вся история человечества - это история расовой войны Севера и Юга. Ислам - хронологически последняя атака Юга против Севера. Исламу, как признает и Джемаль, в этом смысле предшествовал коммунизм. Однако первым в этом ряду несомненно стоит христианство. Именно оно развязало мировую революцию Юга против Севера, представленного в то время Римской империей.
Христианство - это первый в обозримой истории большевизм. Как и собственно большевизм, оно было идеологией “порабощенных, угнетенных и впавших в нищету”, пишет Энгельс. Все они, по признанию классика коммунизма, “оказались охваченными единым ВЕЛИКИМ РЕВОЛЮЦИОННЫМ ДВИЖЕНИЕМ” того времени - христианством (здесь и далее выделено мной - А.Ш.).
Исследователи отмечают, что “Важной особенностью христианской проповеди было обращение ее прежде всего к социальным низам” и даже к рабам. “В конце II в. антихристианские авторы упрекали христиан в том, что они проповедуют среди “грубых мужланов”: шерстобитчиков, валяльщиков, кожевников - это были наименее престижные ремесленные профессии в античных городах” (И.С. Свенцицкая, “Раннее христианство: страницы истории”, М., 1988).
Надо сказать, что бедность, часто выставляемая христианскими апологетами “русской идеи” в качестве добродетели, в действительности опасна. Бедности нередко сопутствует ущербная психология, корявое, сумеречное мировосприятие, перерастающее в “пролетарскую ненависть” к красоте и мощи. “Как во время большевизма в России татаризованный представитель низшей расы убивал тех, кто своим внешним видом и смелой походкой господина казался подозрительным, так якобинская чернь тащила на эшафот каждого, кто был строен и светловолос”, - пишет в своей знаменитой книге Альфред Розенберг.
Не случайно бедность, как бы подчеркивая свою деструктивную суть, нередко сопровождается бионегативными проявлениями, что мы и видим в христианстве. “Христианская идея сострадания и спасения должна была привлекать самых разных людей, не только ущемленных социально, но и страдающих физически /.../ Физическое уродство в античном полисе вызывало брезгливость и презрение. В полисах Греции сложился идеал человека - “прекрасного и благородного”, который отражен в скульптурах классического времени. Недаром один из античных критиков христианства, Цельс, писал во II веке, что если бы божество воплотилось в человеке, оно выбрало бы себе статного, красивого сильного человека, обладающего красноречием, а, по рассказам самих христиан, Иисус был мал ростом и некрасив” (“Раннее христианство...”). Соответствующую внешность имел и апостол Павел: низенький, горбоносый, кривоногий, с гортанным и шепелявым греческим выговором, сразу выдающим иудея (см. Д. Мережковский, “Лица святых от Иисуса к нам”, М., 1997). Законченную форму христианский культ уродства принял в почитании аскетов и юродивых, немытой и увечной плоти, наконец, мощей.
Телесное убожество в христианской среде шло бок о бок с физической нечистоплотностью и антисанитарией, особо вопиющей в условиях жаркого южного климата. Показателен следующий евангельский эпизод (первым на него обратил внимание, по-моему, В. Истархов): “Тогда приходят к Иисусу Иерусалимские книжники и фарисеи и говорят: зачем ученики Твои преступают предание старцев? Ибо не умывают рук своих, когда едят хлеб” (Мф, 15, 1-2). Нетрудно представить эту компанию опустившихся типов, всерьез вообразивших себя “солью земли” и “светом мира”.
Последователи соответствовали своим вожакам. Вспоминается сцена из романа Д. Мережковского “Юлиан Отступник”: император посещает больницу для малоимущих.
“- Какая грязь!
- Это - галилеяне (античное наименование христиан - А.Ш.). Мыться считают грехом: никакими силами не загонишь в баню...” Именно благодаря христианству с его изуверским презрением к плоти, болезненным страхом перед телесной наготой и убогой сексуальной моралью “баня - столь характерное явление греко-римского мира - стала редкостью. Общественными банями (типа римских терм) западное средневековье практически не пользовалось, во всяком случае, до ХIII века...” (А.Л. Ястребицкая, “Западная Европа ХI-XIII веков”, М., 1978).
Уничтожение христианами статуй олимпийских богов есть проявление не столько религиозного фанатизма, сколько воинствующего антиэстетизма хамов, неудачников и уродов, подстрекаемых расовыми врагами Рима, вроде Павла. Кромсая беззащитный белый мрамор, христиане испытывали те же сладострастные чувства, что и российская революционная чернь, прибывшая в 1919 году на т.н. “крестьянский съезд” в Зимний дворец: “Когда съезд кончился и эти люди уехали, то оказалось, что не только все ванны дворца, но и огромное количество ценнейших севрских, саксонских и восточных ваз загадили, употребляя их в качестве ночных горшков. Это было сделано не по силе нужды - уборные дворца оказались в порядке, водопровод действовал. Нет, это хулиганство было выражением желания испортить, опорочить красивые вещи” (М. Горький).
Так и видишь тех, кто это делал (цитировал уже неоднократно, но как не повторить?): “Знамена, плакаты, музыка - и, кто в лес, кто по дрова, в сотни глоток: - Вставай, подымайся, рабочий народ! Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, прямо сахалинские... И Азия, Азия, - солдаты, мальчишки, торг пряниками, халвой, папиросами... Восточный крик, говор, и какие-то мерзкие даже по цвету лица, желтые и мышиные волосы...” (И. Бунин). Вот эта публика и убивала русских господ, легко узнавая их по облику и повадке. Думаю, примерно такая же революционная толпа христиан растерзала в 415 году александрийскую женщину-математика Ипатию, чья языческая мудрость была им недоступна и не нужна.
Ненависть первых христиан к “идолам” - это ненависть нечистой, больной или инорасовой крови к арийскому идеалу человека - “свободного, прямого и здорового” (Розенберг). Отсюда христианская ставка на беспородную и безродную чернь, на уродов и ненормальных, и, соответственно, ненависть к породе, богатству, могуществу и их воплощению - Риму. Апостол Павел, этот Ленин античности, прямо говорил: “Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных (короче, отбросы общества - А.Ш.); но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное”. Проще говоря, “КТО БЫЛ НИЧЕМ, ТОТ СТАНЕТ ВСЕМ...” “Христианство в Европе, - пишет Ницше, - с самого начала было движением ОТБРОСОВ, лишних элементов общества - они в христианстве домогаются власти”. И христианские вожаки обещали им эту власть - прямо-таки чекистскую, репрессивную - над сильными, мудрыми и благородными: “Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками, и будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные они сокрушатся...” (Откр., 2, 26-27).
Ненависть к Риму перерастала в неприятие мира как такового. Христианский апокалипсис - это прямой предшественник идеи коммунистического “мирового пожара”. Подобно тому, как первые большевики свято верили в скорую мировую революцию, так и первые христиане жили в ожидании скорейшего конца света. И в I веке, и в 1917 году злобствующая неполноценность выносила приговор миру и жизни. “В основе их (первохристиан - А.Ш.) мировоззрения лежало неприятие окружающей действительности; отречение от мира означало отречение ОТ ВСЕЙ СИСТЕМЫ ЦЕННОСТЕЙ, которая определяет бытие человека в земном мире, где правит сатана - “князь мира сего”, как сказано в Евангелии от Иоанна (12:13)”, - констатирует И.С. Свенцицкая. С комиссарской категоричностью христианство требовало (и требует!) тотального разрыва всех общественных и родовых связей: “...если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником” (Лк, 14, 26); “Кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную” (Мф, 19, 29); “...отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей” (Лк, 12, 51); “...Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее” (Мф, 10, 35); “И враги человеку - домашние его” (Мф, 10, 36). Суть самого обряда крещения, как убедительно показал В.В. Розанов в своей “Метафизике христианства”, есть отречение от кровных родителей - их подменяют “родители”, так сказать, духовные: крестные отец и мать. Оказывается, корни феномена Павлика Морозова гораздо глубже, чем кажется...
Подрывная суть этой идеологии хаоса и гражданской войны была Риму очевидна. Римские гонения на христиан, о которых они, как евреи о “холокосте”, вопят и вопят, не имели никакого религиозного характера - это были насущно необходимые меры по защите порядка и кровных связей. Отказ христиан от почитания римских Богов был равнозначен публичной пропаганде братоубийства и анархии, осквернению могил предков и отречению от Отечества. Знаменитый Тацит неспроста называл христианство “пагубой” и “зловредным суеверием”, а самих приверженцев этого учения изобличал в “НЕНАВИСТИ К РОДУ ЛЮДСКОМУ”.
История показала, что языческий Рим в отношении христиан не ошибался. В эпоху их окончательного триумфа, при императоре Феодосии, из здания сената “вынесли статую богини Победы, как бы в знак того, что надо порвать с римской стариной, служившей ложным богам. Древней римской вере нанесли этим большой удар: старинные семьи сенаторов держались за нее, потому что с нею были связаны все славные и гордые их воспоминания о предках” (Р.Ю. Виппер, “История древнего мира”, М., 1993). Точнее сказать, христианские революционеры ударили по самосознанию коренной арийской аристократии и, соответственно, по Римскому государству. Всего через два десятка лет после галилеянского глумления над кумиром Победы - в 410 году - неприступный досель Рим был разграблен и разрушен Аларихом. По существу, это историческая “заслуга” христиан, венец их дегенеративной ненависти к твердыне природного Порядка.
Победив, христиане стали открыто проповедовать свой нигилизм, одним из ярких образчиков которого явилась работа Блаженного Августина “О государстве Божием”. В ней этот церковный авторитет отрекался “от всей римской старины, от всего, что римляне считали дорогим и славным”. “Все государства земные, говорил далее Августин, все, что сложено руками человеческими, должно рушиться... Но в то же время одна община, одно государство будет расти и множиться - государство Божие. Это государство - Церковь; его образуют святые на небе и верующие на земле. Его глава - Христос. Оно не прейдет вовеки” (Р.Ю. Виппер). То есть национальные государства отвергаются в пользу вненациональной Церкви - вот и вся сказочка о христианском “патриотизме”, которую нам рассказывают штильмарки и осиповы. Позднее по этой же схеме идеологи коммунизма внедряли в массовое сознание веру в утопию всечеловеческого “светлого будущего” - в ущерб реальным народно-расовым ценностям.
Вообще изначально христианство, как и большевизм - это типичная социальная утопия, рассчитанная на антиобщественных типов, неудачников, вырожденцев и бездельников, мечтающих о молочных реках с кисельными берегами: “...не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться... Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?.. И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут, но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них...” (Мф, 8, 26, 28, 29). Примерно так же рассуждали герои “Чевенгура”: “Работать будет солнце!”, выражая умонастроения комбедовской шпаны. Видимо повальное распространение среди христиан паразитарных настроений, угрожавшее самому существованию общин, вынудило Павла выдать известный тезис: “...если кто не хочет трудиться, тот и не ешь. Но слышим , что некоторые у вас поступают бесчинно, ничего не делают, а суетятся” (2 Фес 3, 10-11).
Как и булгаковский Шариков, христо-большевики, провоцируя тотальный социально-экономический обвал римского общества, проповедовали принцип “Взять и поделить!”: “...пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах...” (Мф, 19, 21). К чему приводит последовательное исполнение христианских заповедей, хорошо видно на примере судьбы Франциска Ассизского, который своим “святым нищенством” довел собственного отца - богатого, уважаемого человека - до умопомрачения, заслужив от него эпитет “Отцеубийца!” Христианство - это культурно-социальная чума, пришедшая в арийский мир в маске “смирения” и “любви”. Воистину “тень с востока”, говоря словами Д. Толкиена...

“Веселенький огонек, дядюшка?”
Обитатели катакомб вовсе не были этакими невинными овечками, действующими исключительно проповедью. Нет, наряду с агитацией они активно применяли и чисто революционные методы.
Так, исследователи допускают, что палестинские христиане принимали участие в знаменитой Иудейской войне против Рима. Кроме того, известно, что они “поначалу примкнули к антиримскому восстанию, вспыхнувшему в Палестине в 132 г. Но когда вождь этого восстания Бар-Кохба провозгласил себя мессией, они отказались признать его (для иудеохристиан был только один мессия - Иисус) и отошли от восстания” (“Раннее христианство...”). Получается, если бы не религиозные амбиции Бар-Кохбы, христиане сражались бы в его рядах до конца.
Во времена императора Диоклетиана в Галлии вспыхнуло восстание багаудов (борцов). Как отмечают историки, среди них было много христиан.
“В III-IV вв. в выступлениях сельских рабов и колонов принимали участие и христиане. Ряд этих восстаний имел религиозную окраску. Одним из самых крупных движений подобного рода было движение циркумцеллионов (что означает дословно “вокруг клетей бродящие”), развернувшееся в сельских местностях северной Африки. Циркумцеллионы грабили крупные имения, убивали землевладельцев, освобождали рабов и должников и в то же время проповедовали идеи христианского равенства” (“Раннее христианство”...). Их боевой клич звучал так: “Господу хвала! Бей, разбивай!” При этом они бешено вращали дубинами над головой.
Далее. “В 64 г. на Рим обрушилось страшное бедствие: вспыхнул грандиозный пожар, который бушевал девять дней. Значительная часть города выгорела полностью.
Самое странное заключалось в том, что нашлись люди, которые мешали тушить пожар, а были и такие, которые, как пишет Тацит, “открыто кидали в еще нетронутые огнем дома горящие факелы, крича, что они выполняют приказ, либо для того, чтобы беспрепятственно грабить, либо и в самом деле послушные чужой воле” (Тац. Анн. ХV, 38)” (Е.В. Федорова, “Люди императорского Рима”, М., 1990). Может быть, послушные “воле Божьей”? Ведь четко сказано: “ОГОНЬ пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он УЖЕ возгорелся” (Лк, 12, 49). Словом, “Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем...” Спрашивается, если циркумцеллионы поняли евангельское отрицание богатства как призыв к разбиванию голов, то почему римские христиане не могли буквально понять вышеприведенные слова Иисуса об очистительном огне?
По сей день христиане обвиняют в поджоге Рима императора Нерона, однако до нас дошла и другая, на мой взгляд вполне убедительная версия: Рим подожгли христианские подпольщики, которые к тому времени, по словам Тацита, уже “навлекли на себя “своими мерзостями” всеобщую ненависть”. Тацит сообщает, что “сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в поджоге, сколько (повторяем! - А.Ш.) в ненависти к роду людскому”. Поджог, с точки зрения римлян, лишь вытекал из этой ненависти, был ее частным проявлением.
Уместно сопоставить этот пожар в древнем Риме со знаменитыми петербургскими пожарами, вспыхнувшими 16 мая 1862 года. В поджоге столицы веско обвиняли нигилистов; не случайно начало пожаров совпало с появлением в Петербурге известной прокламации “Молодая Россия”, призывавшей “к топору”. Кстати, подобно тому, как поджог Рима “свалили” на Нерона, так и питерские пожары списали на “правительственную провокацию”. Катастрофические события мая 1862 года нашли отражение в романе Достоевского “Бесы” (сцены пожара в Заречье). Может быть атмосферу, царившую в римских катакомбах, стоит узнавать из описаний революционных сходок в этом романе?
Методика дестабилизации может передаваться тайными обществами из века в век.
“Христиане составляли как бы ТАЙНОЕ ГОСУДАРСТВО В ГОСУДАРСТВЕ; римская языческая религия в этом плане с ними соперничать не могла”, - отмечает Е.В. Федорова. В целях конспирации христианские секты принимали вид традиционных римских погребальных обществ и уходили в катакомбы - подземные кладбища для бедноты, общая длина которых ныне превышает 1000 километров. Собрания происходили втайне, ночью или на рассвете. Весьма характерно, что христианство, чью сущность В. Розанов определил как “поклонение смерти”, изначально обосновалось, по сути, в могиле, время от времени выползая на солнечный свет и яростно жаля “грешный” античный мир.
Христиане в языческой Римской империи представляли собой нечто вроде Коминтерна или международного масонского братства: “Христианин, отправлявшийся в чужую страну со свидетельством от епископа, встречал у собратьев по вере горячий прием; ему давали приют: омывали ноги, сажали на первое место за столом” (Р.Ю. Виппер). Наверняка снабжали деньгами и связями, помогали устраивать торговые дела и политические встречи. В результате этой ползучей экспансии влияние христианской сети неуклонно росло. “Ко времени Диоклетиана христиане были большой силой в империи. Местами старые боги и их алтари были покинуты. Императоры и их наместники видели, как велика была власть епископов. Им казалось (и вполне обоснованно! - А.Ш.), что церковь отвлекает и людей, и богатства от службы империи” (там же). Точнее сказать, церковь привлекала людей и богатства на борьбу с империей. Дело дошло до того, что рекруты стали отказываться от службы, “сославшись на христианство”. В итоге Диоклетиан был вынужден начать преследование христиан. Ответом на действия кесаря стал поджог его дворца в Никомедии, где тогда располагалась императорская резиденция. Примерно через тысячу семьсот лет, в 1933 году, вспыхнул Рейхстаг в германской столице: так духовные братья христиан - коммунисты - ответили на возвращение арийских Богов в Европу.
Вновь обратимся к роману ”Юлиан Отступник”, на сей раз к сцене поджога христианами храма Аполлона - так они мстили язычникам, не позволившим им осквернить священную рощу мощами “мученика Вавилы”: ”...Дым заклубился. Затрещала смола. Вспыхнуло пламя и озарило багровым блеском испуганное лицо исполина Арагария и хитрую обезьянью рожицу маленького Стромбика (христиане-поджигатели - А.Ш.). Он похож был на уродливого бесенка; хлопал в ладоши, подпрыгивал, смеялся, как пьяный или сумасшедший.
- Все разрушим, все разрушим, во славу Отца и Сына и Духа Святого! (“Весь мир насилья мы разрушим...” - А.Ш.) Хэ, хэ, хэ! Змейки, змейки-то, как бегают! А?.. Веселенький огонек, дядюшка?
В сладострастном смехе его было вечное зверство людей - восторг разрушения...
/.../ Император въехал в священную ограду. Здесь бушевала толпа. Многие перекидывались шутками и смеялись. Тихие аллеи, столько лет покинутые всеми, кишели народом. Чернь оскверняла рощу, ломала ветви древних лавров, мутила родники, топтала нежные, сонные цветы. Нарциссы и лилии, умирая, тщетно боролись последней свежестью с удушливым зноем пожара, с дыханием черни.
- Божье чудо! Божье чудо!.. - носился над толпою радостный говор.
- Я видел собственными глазами, как молния ударила и зажгла крышу!..
- А вот и не молния, - врешь: утроба земная разверзлась, изрыгнув пламя, внутри капища, под самым кумиром!..
- Еще бы! Какую учинили мерзость! Мощи потревожили! Думали, даром пройдет. Как бы не так! - Вот тебе и храм Аполлона, вот тебе и прорицания вод Кастальских! - Поделом, поделом!..”

Апостол мщения
Если интернациональный христианский сброд - это, условно говоря, “шариковы”, то апостол Павел - это полномочный Швондер христианства.
Дело в том, что христианство зародилось среди иудеев в качестве одной из сект в иудаизме. “...не только отдельные элементы вероучения первых христиан, но и их организация во многом восходят к иудейским сектам”, - отмечает И.С. Свенцицкая. Палестина I в. н. э. буквально кишела истерическими бродячими проповедниками, “возвещавшими скорый приход спасителя, мессии (“машшиах”) - помазанника божия, который освободит народ и станет истинным “царем иудейским”... Один проповедник сменялся другим. То восторженная толпа шла за человеком по имени Февда, который утверждал, что воды реки расступятся перед ним, а те, кто пойдет за ним, обретут спасение. То в Самарии какой-то человек призывал людей собраться вокруг него на горе: он тоже мессия и поможет сокрушить господство римлян. То проповедник, пришедший из Египта (согласно Новому завету, за него потом приняли апостола Павла), хотел с толпой захватить Иерусалим. Римляне бросали на толпу военные отряды, которые топтали, били, кололи всех этих пророков и их последователей.
Среди религиозных течений, групп, сект была одна, учение и организация которой имеют непосредственное отношение к истокам христианства” (“Раннее христианство...). Речь идет о Кумранской общине, названной так по имени местности Вади-Кумран, где были обнаружены рукописи этой типичной тоталитарной секты.
Кумраниты называли себя “Новым союзом” (или “Новым заветом”), поскольку рвали со старым иерусалимским священством; кроме того, они именовались “общиной нищих”, поскольку отвергали богатство. Сектанты жили “замкнутой общиной, для которой характерны были общность имущества, обязательный труд всех членов общины (прямо-таки кибуц или коммуна - А.Ш.), совместные трапезы, изучение религиозных текстов... Целью кумранитов и всех их установлений была подготовка к решающей борьбе “сынов света” с “сынами тьмы” (“Это есть наш последний и решительный бой!” - А.Ш.), которая должна будет кончиться победой “сынов света” ” (“Раннее христианство...”). В общине царила система жесткой регламентации и суровых наказаний, призванная “подавить в ее членах приверженность старым традициям, изменить их социальную и индивидуальную психологию (“перековка”! - А.Ш.)” (там же).
“Исследователи отмечают многочисленные фразеологические и терминологические совпадения между новозаветной и кумранской литературой (не говоря уже о самом названии собрания христианских священных книг - Новый завет)”, - пишет И.С. Свенцицкая. Таким образом, христианство, как говорится, не с неба упало, а является продуктом конкретной культурно-исторической ситуации в Иудее того времени.
Как и Кумранская община, христианство поначалу было чисто иудаистской сектой, сфера интересов которой ограничивалась исключительно евреями: все апостолы и сам Иисус - евреи. Это нашло отражение в Евангелии: “И, выйдя оттуда, Иисус удалился в страны Тирские и Сидонские. И вот, женщина Хананеянка, выйдя из тех мест, кричала Ему: помилуй меня, Господи, сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется. НО ОН НЕ ОТВЕЧАЛ ЕЙ НИ СЛОВА. И ученики Его, приступив, просили Его: отпусти ее, потому что кричит за нами (мол, достала! - А.Ш.). Он же сказал в ответ: Я послан ТОЛЬКО К ПОГИБШИМ ОВЦАМ ДОМА ИЗРАИЛЕВА. А она, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи! помоги мне. Он же сказал в ответ: нехорошо взять хлеб у детей и бросить ПСАМ. Она сказала: так, Господи! но и псы едят КРОХИ, которые падают со стола ГОСПОД ИХ. Тогда Иисус сказал ей в ответ: о, женщина! Велика вера твоя!; да будет тебе по желанию твоему. И исцелилась дочь ее в тот же час” (Мф, 15, 21-28).
Приведенный фрагмент заквашен на традиционной для иудаизма идее “богоизбранности” евреев и их превосходства над неевреями (т. н. “гоями”), что совершенно верно отметил и В. Барышенко (см. “Библейское рабство”, М., 2003). Цитирование можно и продолжить: “...на путь к язычникам не ходите..., а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева” (Мф, 10, 5-6). Кстати, надо сказать, что символом уже упомянутого восстания Бар-Кохбы (что значит “Сын звезды”) была пятиконечная звезда - Моген-Шломо (звезда Соломона), и это совсем не отпугивало иудеев-христиан, поначалу принимавших участие в восстании - они явно не отделяли себя от еврейства и иудаизма. Характерно, что римляне всех христиан “первоначально отождествляли с иудеями, а их споры с иудейскими ортодоксами воспринимали как очередные конфликты внутри иудаизма” (“Раннее христианство...”).
Возможно, христианство так и осталось бы деструктивной, декадентской сектой в иудаизме, если бы не раввин Савл, вошедший в историю как “апостол язычников” Павел. Этот деятель сообразил, что эту духовную болезнь, поразившую “Израиль”, можно обратить вовне, сделав ее еврейской расовой местью ненавистному Риму. “Павел был величайшим из апостолов мщения”, - великолепно сказал Ницше. Павел понял, как поработить Рим: надо подрубить его метафизический корень и заставить арийский мир веками питаться крохами с “господского” стола иудаизма, отвергая собственные народно-расовые ценности. “Христианское учение, взбалтывающее старые формы жизни, показалось фарисею Савлу многообещающим и полезным, - пишет Альфред Розенберг. - Он внезапно присоединился к нему и, вооруженный необузданным фанатизмом, проповедовал мировую революцию против Римской империи. Его учение до сегодняшнего дня, несмотря на все попытки по спасению, создает пропитанный еврейским духом фундамент, так сказать талмудическо-восточную сторону римской, но также и лютеранской (и православной! - А.Ш.) Церкви. Павел придал (что в церковных кругах никогда не признают), подавленному национал-еврейскому восстанию международное влияние. Это расчистило РАСОВОМУ ХАОСУ Старого Света дорогу еще дальше, и евреи в Риме, видимо, очень хорошо знали, почему они предоставили Павлу свою синагогу для его пропагандистских выступлений” (“Миф ХХ века”, Tallinn, 1998).
Ницше точно подметил, что Павел “...догадался, как опершись на малозаметное сектантское движение христиан, отколовшихся от иудаизма, разжечь “мировой пожар”, как, воспользовавшись символом “распятого бога”, постепенно сложить в колоссальное воинство все пресмыкающееся по земле, все тайно бунтующее - все наследие анархических беспорядков в Римской империи”.
Именно Павел сменил первоначальный вектор христианства - “спасение только Израиля” - на обращение к интернационалу “страждущих”: “Несть иудей, ни эллин”, предвосхитив знаменитый подрывной тезис другого еврея: “Пролетарии всех стран соединяйтесь!”. Некоторые патриотические апологеты христианства пытаются доказать, что Павел в данном случае подразумевал вероисповедание, а не расовую принадлежность, и посему его слова якобы не несут интернационалистского смысла. Однако вот еще одно, почему-то менее известное высказывание Павла, и оно-то уж вполне однозначно: “Бог, сотворивший мир... ОТ ОДНОЙ КРОВИ Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли” (Деян. 17, 24-26). Характерно, что эти слова адресованы грекам - явно с целью разложения их расового самосознания. Сам-то Павел, как бывший раввин, т. е. посвященный, несомненно знал, что кровь людская совсем не едина.

“Горе тебе, город великий...”
Известно, что особую ненависть христиан вызывал Рим, с ожиданием гибели которого связывались их апокалиптические настроения. Однако важно помнить, что в качестве генератора этой ненависти выступали иудеи диаспоры, нередко составлявшие ядро первых христианских общин (так, например, именно иудеи основали римскую общину). И.С. Свенцицкая подчеркивает, что “Наиболее сильны были эти ожидания конца мира, гибели ненавистного города у христиан из иудеев, среди которых живы были традиции сопротивления завоевателям”. Таким образом, можно смело допустить, что христианская идея конца света изначально является проявлением расовой иудейской ненависти к Риму и Римской империи.
Яркий манифест этой ненависти - “Откровение” Иоанна Богослова. Это злобный антиримский памфлет, написанный ссыльным евреем в форме христианского мистического текста. Популяризаторы христианства не скрывают, что под Вавилоном, “великой блудницей”, многократно упомянутой в “Откровении”, подразумевается Рим, “упоенный кровью святых” и стоящий на “семи горах” (см., например, “Книга о Церкви”, стр. 258, М., 1997). “Откровение” было создано около 95 г., через тридцать один год после поджога Рима в 64 г., и тем не менее в нем живо отразилось злорадство христианина, вызванное этим событием (по другой версии “Откровение” написано в 69 г., т. е. воистину по горячим следам): “...И все кормчие, и все плывущие на кораблях, и все корабельщики, и все торгующие на море стали вдали и, ВИДЯ ДЫМ ОТ ПОЖАРА ЕЕ, возопили, говоря: какой город подобен городу великому! И посыпали пеплом головы свои, и вопили, плача и рыдая: горе, горе тебе, город великий... Веселись о сем, небо и святые Апостолы, и пророки; ибо совершил Бог суд свой над ним” (Откр., 18, 17-19). (Помните: “Веселенький огонек, дядюшка?”). Скажут, что Рим - не морской город, при чем тут “корабли”? Однако Рим уже с IV в. до н. э. втянулся в морскую торговлю, ибо стоит на судоходной реке всего в 30 км от побережья. С такого расстояния дым от горящего города, к тому же расположенного на холмах, вполне могли наблюдать “плывущие на кораблях”. Возможно, кто-то из них поделился своими впечатлениями с Иоанном. А может, он сам был на корабле, спасаясь от римской кары? Д. Мережковский проницателен: “Книги этой (“Откровение” - А.Ш.) не написал бы тот, кто не дышал сам этим воздухом (воздухом горящего Рима - А.Ш.), кто своими глазами не видел “царства Зверя” ”. Во всяком случае, друг Иоанна, апостол Петр, по одной из версий был распят в Риме именно тогда, по обвинению в поджоге города. Возможно, что и казнь Павла в 67 г. (тоже в Риме) связана с этим же уголовным делом.

Могут возразить: что общего может быть между христианством и коммунизмом, если они всегда враждовали между собой? Что ж из этого: христианство и ислам также взаимно нетерпимы, но, однако, произрастают из общего семитского корня. Недаром иудаизм, христианство и ислам, будучи взаимно враждебными, тем не менее, согласно научной классификации, относятся к т. н. авраамическим религиям. К ним же, несомненно, следует отнести и коммунизм - эту своего рода светскую разновидность авраамизма. Поэтому уместно говорить о коммуно-авраамическом мировоззренческом комплексе, значение и роль которого в истории человечества, к сожалению, трудно переоценить.
Коммуно-авраамизм, как смрадная туча, окутывает нашу патриотовщину, пронизанную ущербным пафосом протеста обиженных. Всмотритесь в патриотические массовки - они, как и крестные ходы, кишат странными, неопрятными, убогими типами, кликушами и юродивыми. Ей Богу, в сравнении с ними Чубайс - надменный, самоуверенный, исполненный барского презрения - выглядит более выигрышно. Тем значимей дело тех, кто возрождает тип древнего руса-язычника, чей стиль - не протест “униженных и оскорбленных”, а господское действие.
Глупо противостоять исламской экспансии, опираясь на христианство, произрастающее из одного корня с исламом. Глупо бороться за Белый Порядок, опираясь на учение, основы которого были заложены деструктивной азиатской сектой. Борьба за Север, за Белый мир, подлинное противостояние Югу начинается с духовного освобождения от кабалы коммуно-авраамизма. Север - это прежде всего нордические Боги, помогающие только “свободным, прямым и здоровым”.